Интервью с Елизаветой Жарковой. Июль 2012 г. 

 

Инна Грубмайр: Что происходило с русскими эмигрантами, жившими в Югославии, в конце Второй мировой войны?

Елизавета Жаркова: Когда вошла Красная Армия и вошли партизаны, титовцы, даже еще перед тем, я б сказала, от 50 до 70% наших, русских, эвакуировались с немцами.

И.Г.: В Германию, наверное?

Е.Ж.: В Германию, через Германию, через лагеря, потому что никто из нас, потомков Белого движения, Белой Армии, не хотел опять попадать в лапы коммунистов. Но многие не могли выехать, по разным причинам. Мы лично не выехали, потому что у меня еще бабушка, мамина мама, была жива. Она заболела серьезно сердцем. И врач сказал, что она никакой эвакуации не выдержит. Тогда мама сказала: «Или мы все эвакуируемся, или мы все остаемся». Она не хотела маму оставить, и поэтому мы остались. Застряли с коммунистами. Другие, кто остался, остались по разным причинам: или кто-то был болен, или не мог, или просто уже возраст не позволял... И мы там жили, пока Тито не поругался со Сталиным. Когда Тито поругался со Сталиным, тогда они начали от русских отделываться, под любым предлогом. Из Сербии, значит, через Болгарию. У нас (в Хорватии – И.Г.) через Румынию вызывали время от времени. Первым делом пострадали, конечно, те, которые были на государственной службе... Начали высылать постепенно. Они не могли сразу всех отправить. Вызывали и говорили: «Вы нам больше не нужны», и ставили визу – через Болгарию или через Румынию в Россию. А на границе, когда они туда попадали, им говорили: «А кто вы? Мы вас знать не знаем, и мы вас не хотим и мы вас совершенно не принимаем». И поэтому очень многие застряли в Румынии и Болгарии. Там начались тоже такие лагеря. А в это время некоторые старались уехать на Запад. Тогда открыли вот этот лагерь в Триесте (в Италии – И.Г.). Это совсем на границе (Словении с Италей – И.Г.). Через него много наших переехали. И происходило это так: вот если человек хочет уехать, он приходит и говорит: «Дайте мне визу в Триест». Они давали на Восток. Или я хочу на Восток, они давали на Запад. Политика типично.

Мы не попали в лагерь просто потому, что родная сестра моей бабушки жила под Парижем. Она работала сестрой милосердия в русском старческом доме, Saint Genevieve du Bois. И когда у нас получилась вот эта история, что они начали выселять и мы не знали, куда попадем, то моя мама написала ей так, чтобы она поняла: «Хозяева нам отказывают от квартиры. Мы не знаем, куда мы попадем». Старческий дом в Saint Genevieve de Bois был создан на деньги русской эмиграции. Был там такой князь Мещерский, который женился на настоящей француженке. (Он уже умер, когда мы приехали в 50-х годах.) Но княгиня Мещерская в память о муже опекала этот старческий дом, и давала и собирала деньги, и помогала. В виду того, что она настоящая француженка, у нее были, конечно, связи и в Министерстве, и всюду. И моя тетя через нее выхлопотала въездные визы. Франция дала нам как эмигрантам эти визы. И тогда, когда мы пришли в министерство, мы сказали, что уезжаем. «Уезжайте, куда хотите. Только уезжайте. Раз вы русские, убирайтесь вон». Так что, мы приехали через Францию и не попали в лагеря. Это просто Бог хранил.

И.Г.: Эля, а какой это был год? Когда вы выехали из Загреба?

Е.Ж.: Мы выехали в 50-м году. Июль 50-го года.

И.Г.: Ди-пи лагеря, по-моему, уже закрывались?

Е.Ж.: Еще Триест был. И вот эти маленькие лагеря в Болгарии и Румынии, о которых как-то не пишут, не знают. Вот эти, куда попали те, которых выкидывали из Югославии. Наверное, не пишут, потому что не такое большое количество людей там было. Я знаю одну семью – такие Михайловские, из Загреба, – им дали визу, и они попали в Румынию. И когда в Румынию вошли советские танки, им как-то удалось пробраться на Запад. Насколько я знаю, они приехали в Америку.

Виктория Курченко: Эля, а трудно было из лагерей людям уехать в Америку?

Е.Ж.: Все зависит от профессии. Это во-первых. Во-вторых, был ли кто-нибудь болен у вас.

В.К.: Медкомиссию проходили?

Е.Ж.: Да, раньше же очень строго проверяли. Но в общем можно было. Все зависело от того, насколько вы готовы были ждать и дожидаться. Мы, еще как только вошел Тито, сразу подали на квоту ехать в Америку. Проблема у нас была такая: моя бабушка родилась в Польше, в Гродно, т.е. она родилась в Польше, когда это была Россия. И по американским законам она должна ехать по польской квоте. Мама и отчим по русской квоте, а я по югославенской. И все квоты были разные: одни 10 лет, другие 5 лет, понимаете, разные квоты. И для того, чтобы семья могла вместе выехать, это все очень усложняло. И если был человек одинокий или бездетный, тогда это было легче. И поэтому очень часто так бывало: вот хотят в Америку. Ждут. В это время подворачивается что-то другое. Вот почему очень много наших уехало в Южную Америку. Они говорят в это время: «Вот вам Аргентина предлагает. Есть хотите?» Лишь бы уехать из лагеря. «Да, поедем куда угодно, лишь бы уехать».

В.К.: Скажите, Эля, хоть ваша семья не попала в сами лагеря, но вы же наслышаны были, какая была вообще реальная жизнь? Это были очень тяжелые условия, или все-таки там разные были лагеря, и была возможность и любить, и дружить, и книги читать?

Е.Ж.: Вот в этом-то и дело, что они, слава Богу, когда вот эти вот лагеря устроили, они более или менее устраивали как-то по государственной принадлежности. Например, мой муж выехал с кадетским корпусом. Значит, когда они в конце концов подъехали, так всех русских и всех, кто к ним присоединился уже в дороге, даже если это были не кадеты, но главное - русские, то их всех вместе поместили в один и тот же лагерь. И в лагерях сразу же - это чисто русский характер - первое, что создавалось – церковь. Находили какого-то священника.

В.К.: И разные условия былив лагерях, да?

Е.Ж.: И разные условия были. Более или менее, что было, были коммуналки. Жили в одном бараке, значит. Была перегородка между комнатами. Шум. Так что если кто-то там характером не сходились, конечно, были скандалы. Было всякое. Но и давали какой-то паек. С голода люди не умирали. Было трудно. И того не хватало, и этого не хватало, но все-таки люди не умирали с голода.

В.К.: А барак как выглядел? Просто как жилое помещение с койками? Или все-таки были какие-то санитарные условия? Туалеты? Вода?

Е.Ж.: Удобства были общие. Но все по-разному было: у некоторых было лучше, у некоторых хуже.

В.К.: Были какие-то клубы, где могли вечера проводиться?

Е.Ж.: Да, обычно комната была. Ну и они ходили друг к другу в гости... В лагере были и люди, которые окончили и университет. Образованные. Они и детские сады, и гимназии создавали...

В.К.: А люди обязаны были работать в это время? Они же не просто жили в бараке, они же могли выйти за территорию лагеря?

Е.Ж.: Да, да, они выходили. Это все-таки не лагеря советские, которые для преступников или для политических. Это были беженцы. И все страны-союзницы присылали туда и продукты, и медицинскую помощь.

В.К.: Ну и таким образом спасли людей, потому что если бы не эти лагеря, люди погибли бы от голода.

 

Фрагменты видеоинтервью с Елизаветой Жарковой здесь. 

(Полный текст интервью находится в нашем центре.) 

 

назад


Tickets, donation,

membership

Our partners

Оur Society is 89 years old!

 Presidents of the Pushkin Society

1. Boris Brasol, founder    (1935 -1963)

2. Gregory Mesniaeff        (1963 -1967)

3. Semen Bogolubov         (1967 -1971)

4. Serge Woyciechowski   (1971 - 1973)

5. N. Baklanova-Bozhak   (1973 - 1995)   6. Catherine Lodyjensky   (1995 - 2009)

7. Victoria Kurchenko    (2009 - present)