Татьяна Бородина подготовила материал о жизни в эмиграции графини Татьяны Бобринской и ее семьи. 

 

- Татьяна Николаевна, расскажите о вашем пути в Америку, как началась ваша жизнь в этой стране.

-Я приехала в Америку с мамой и братом.  Это был 1939 год, – тяжелое время,  уже шла война…. Отец преподавал в Гарварде и не мог приехать за нами во Францию. Следующий раз  я обязательно расскажу вам о моем отце - Николае Сергеевиче Тимашеве. Он был выдающийся ученый-социолог с мировым именем и совершенно необыкновенный человек.  А сейчас о моему пути в Америку…, хотя я тогда была совсем девочкой.

Т.к. мой папа не мог вырваться к нам, мама была вынуждена одна с двумя детьми, мной  и моим младшим братом, выбиралась из Парижа сама. Отец работал в Гарварде с 1936 года и конечно слал нам деньги, они лежали в банке, но, на основании военного положения,  забрать нам позволили  лишь небольшую часть, положенную на одного взрослого человека.. Чемоданов купить было невозможно, и все наши вещи лежали в каких-то страшных корзинах. В порту было очень много люднй, просто какое-то столпотворение -  до сих пор эта страшная толпа людей стоит у меня перед глазами.

Мы ждали корабль, но он не пришел, его потопили у берегов Америки.  Это был знаменитый корабль Normandy.

Ждать уже было нечего, и мы поехали в Бордо, чтобы попасть на другой корабль. Но у нас был какой-то «волчий билет», мы должны были либо  уехать в определенный день, либо не уехать вообще никогда.  Первый пароход пришел и забрал только американцев. На второй было очень много людей. Мы стояли ночь напролет в очереди,  и когда мама подошла к кассе  ей сказали что билеты продают только за доллары…. Счастье, что у мамы   были именно доллары присланные отцом из Америки. Так мы попали на борт.

Корабль шел под охраной военного конвоя, но все равно было очень страшно. Дорога была тяжелая, а когда мы, наконец, прибыли в США и сошли на берег, нам с борта начали спускать наши корзины с вещами, и они у нас на глазах порвались и все вещи  рассыпались по пристани. До сих пор я вижу как это все сыпалось на нас и как мы мы бегали по набережной и собирали наши вещи. Такие мои детские воспоминания…

 

-Татьяна Николаевна, ваша мама в эмиграции старалась сохранить семейный уклад напоминающий благополучные дореволюционные времена?

В нашей семье, когда мы жили во Франции, в эмиграции, говорили только по-русски. Конечно, нас учили иностранным языкам. Я знаю 5 языков, но дома мы говорили только на русском. Кроме того, мы жили под Парижем в городе Шавиль, а там было много русских из высшего общества.

Во Франции четверг был свободным от школы днем, и моя мама устроила четверговую школу.  К нам в дом приходили все русские детишки со всей округи и русские дамы. Это было очень культурное общество. Нам преподавали русский язык, историю, географию. Мы там рисовали не картинки, а карты России. Нас учили русской культуре. Я до сих пор помню эти карты, для меня Россия не была абстрактна.

У маминых родителей в костромской губернии было огромное поместье и очень красивый дом c богатейшие коллекции картин, гобеленов, фарфора, c прекрасной обстановкой и мебелью. Все это потом разместились в 2-х музеях…

В детстве мамина семья всегда проводила лето на Украине. Они собирали грибы, ягоды, варили с нянюшками варенье. Это был такой каждодневный русский быт и культура. И все это она передала нам, и в нас это осталось. Моя мама очень любила Украину, особенно Киев, это был ее любимый город.

Мама старалась сохранить во мне и моем брате любовь к России и ее культуре. В Париже в довоенные годы, это было возможно. Ведь именно туда хлынула первая самая образованная и культурная волна русской эмиграции. Мама была со многими знакома еще с прежних времен. Мы много ходили в русские театры, концерты, слушали музыку, читали книги, встречались с замечательными русскими людьми. Все это оставило глубокий след. Мы выросли на этом.

Но теперь, к сожалению, такой русской среды уже нет. И многое забыто. Я разговаривала в Париже со многими русскими, из очень родовитых семей, но они ни слова не говорят по-русски!

-Татьяна Николаевна, где вы получили образование, во Франции или в Америке? 

- Я сначала училась в частной школе, и еще будучи во Франции поступила в Сорбонну, на философский факультет. Но  началась война, и мы уехали в США. Однако я сумела закончить Сорбонну таким образом: к нам в Америку приезжали профессора из Сорбонны, и мы сдавали им экзамены. Причем очень хорошие, большие и знаменитые  ученые, как, к примеру, философ Jacques Maritain.

Потом я прошла магистратуру в Нью-Йорке, на кафедре философии Колумбийского университета. Затем служила секретарем-переводчиком у доктора Станислава Лазоверта. Он приехал а Америку, как я поняла, по заданию спецслужб Франции. К тому времени у него был богатейший опыт агентурной работы. Ведь еще за три десятилетия до данной миссии молодой Лазоверт был заслан французскими спецслужбами в Петербург, где участвовал в физическом устранении всемогущего Распутина. Моя работа у него – это был любопытный опыт,  но потом я встретила своего будущего мужа, и все изменилось. Мне уже стало не до «шпионских игр».

Затем, будучи уже замужем за графом Бобринским я преподавала, в университетах Мэримаунт в Нью-Йорке и Св. Петра в Джерси-Сити, русский язык и литературу. И так вплоть до того как у меня родился сын. С двумя детьми работать было уже сложно. И потом, в это время дела с нашим  шелкографичным  делом пошли лучше, а потом  началась и наша благотворительная деятельность в рамках орден рыцарей-госпитальеров Святого Иоанна Иерусалимского.

 

-Татьяна Николаевна,  50 лет вы прожили в браке с графом Бобринским. По сути, большую часть жизни вы провели вместе, расскажите нашим читателем о том как сложилась ваши жизнь с графом в Америке.

- Я родилась в эмиграции в Берлине, мой муж родился во Франции, когда его отцу, графу А.Бобринскому, правнуку Екатерины великой было 69 лет. Мой муж вырос в Париже и всю жизнь прекрасно рисовал.

Во время войны он был угнан фашистами в Германию, но когда после освобождения вернулся в Париж он начал вручную расписывать дорогие шелковые шарфы. Их во Франции хорошо покупали.  Его тетя, княгиня Оболенская, жившая тогда в Нью-Йорке, наладила их сбыт в Новом Свете. Она же помогла племяннику переехать в Америку, где он окончательно сформировался, как художник по тканям.

Потом, когда мы с ним поженились в Нью-Йорке, я его познакомила с подругой моей матери   – Зинаидой Лукомской. Они со своим мужем в Нью-Йорке владели маленькой художественной студией и занимались шелкографией. Первое время Николай работал у них, они его многому научили, а потом оставили студию нам, и мы  продолжили их дело. Мы занялись изготовлением художественных декоративных тканей для музеев и частных домов. Самые большие заказы приходили из Миннеаполиса. Там озера и вокруг них – дворцы. И, кроме того, там есть огромные американские компании , которые к счастью, стали нашими клиентами. Нам делали заказы очень известные и богатые люди Америки, к примеру, такие семьи,  как Рокффелеры и Форды, которые до сих пор остались моими клиентами. Вот так все у нас и пошло.

Мой муж никогда не афишировал свой графский титул, а просто писал «мистер Бобринский». Но, вскоре после его приезда в Нью-Йорк, его пригласили вступить в американскую организацию Veteran Corps of Artillery. Из его документов, стало известно кто он. Тут же в его американские документы внесли его титул и он стал именоваться графом. Представители этой организации очень заинтересовались им как русским аристократом и начали знакомить с разными именитыми людьми.

Сначала его пригласили в организацию «Потомки императора Карла Великого». В ней, наверное, он оказался одним из немногих, кто действительно был  настоящим потомком Карла. Потом муж попал в общество «Потомков первых крестовых походов».

Мы никогда не относились к вопросу происхождения очень серьезно. Конечно, мы всегда помнили кто мы, но держали это для себя. Мы просто занимались своим делом, работали. Но, тем не менее, мы жили в обществе, а для него было важно наше происхождение. Причем, не только для американцев, но и для русской эмиграции тоже. Графа Бобринского признавали все,  даже Романовы. Мы встречались с Великим князем  Владимиром Кирилловичем,  который разрешил Николаю Алексеевичу не называть его Императорским Высочеством, а с другими Романовыми мы были просто на «ты».

 

-Как вы познакомились с графом Николаем Бобринским?

Мне дороги эти воспоминания, - я люблю историю нашего знакомства, она смешная, и я называю ее – «История грязных собачек».

К тому времени мой первый брак распался, я уже была разведена. Но когда мы жили с моим первым мужем, то  держали чудесных афганских борзых.  А после развода он уехал во Флориду и увез их с собой. Видимо, им там понравилось, и они произвели на свет шестерых щенков! Это было очаровательно, но соседи, конечно, взбунтовались и сказали моему бывшему  мужу, что не потерпят больше  двух собак. Он позвонил мне и спросил, не хочу ли я взять пару афганок в Нью-Йорк.  Я, конечно, согласилась.

И он отправил их ко мне в Нью-Йорк из Флориды в товарном вагоне в Рэйл-Вэй-экспрессе в клетках! Можете себе представить, в каком виде они приехали.

Когда я их увидела, не могла поверить что один из них был белым! Грязь и запах такой, что с ними невозможно было идти по улице.

К счастью, у меня была знакомая, которая жила на Лексингтон авеню, чуть севернее магазина Блумингдэил. Там стояли в то время небольшие 3-этажные домики с садами. Их уже нет, конечно, но они были чудесные, и она жила в одном из них. Так вот, она меня пригласила прийти к ней в садик и помыть собак из шланга. Я была счастлива. Прибежала, взяла шланг и принялась за дело с большим энтузиазмом.  Правда, я не придала большого значения тому, что там же в садике возился какой-то молодой человек… Конечно, и ему досталось из моего шланга! Так что  наше первое знакомство с Николаем Бобринским было весьма бурным!

Но собак я отмыла, а потом нужно было отвезти их домой…  Никакое такси не хотело брать моих мокрых красавцев, и он как джентльмен пошел проводить меня с афганками. Мы разговорились, и оказалось, что его  отец и мой дед  (Тимашев) были российскими министрами в одно и то же время и наверняка знали друг друга. Мой дед был министром торговли и промышленности,  а Алексей Александрович Бобринский – министром земледелия. Мы не встретились в России, зато мы встретились в Нью-Йорке, и это была судьба.

 

- Татьяна Николаевна, я знаю что вы занимаетесь серьезной благотворительной работой и  очень много делаете для православного орден рыцарей-госпитальеров Святого Иоанна Иерусалимского, членом которого являетесь. Но, насколько я знаю, эту деятельность начал ваш муж.

Да, для меня всегда была важна наша с мужем благотворительная работа. А началось это вот как. Однажды, еще в 70-е годы, на Дворянском чае нас познакомились с Его Императорским высочеством принцем Робертом фон Бранкованом. Он рассказал, что с благословения Папы Римского возглавляет международный орден Госпитальеров и пригласил нас в гости, предупредив, что это будет официальный прием. Мы пришли, нас приняли чрезвычайно торжественно. Мы стояли среди гостей и вдруг услышали Российский Императорский гимн  и нас попросили выйти вперед,  ….и фон Бранкован посвятил нас в рыцари  Ордена госпитальеров. Неожиданность происходящего просто поразила нас. На следующий день мой муж позвонил князю Щербатову, с которым мы очень дружили,  и тот сказал, что по своему происхождению граф Бобринский состоит в ордене Госпитальеров с рождения. Нескорою, для нас это был большой сюрприз – мы тогда о русском ордене совершенно ничего не знали, как и большинство наших соотечественников.

Потом конечно мы все узнали: и об истории его создания в 1046 году, и о возникновении русского ордена при Павле I, и о том, что после революции, в 20-х годах, потомственные командоры восстановили православную ветвь Ордена в Париже, но денег на него не было, и он практически перестал действовать.

Идея Ордена  Госпитальеров очень увлекла моего мужа и по его настоянию в 1973 году, в Нью-Йорке  собрались на большой совет командоры Ордена – князья Белосельский-Белозерский, Волконский, Щербатовы, Трубецкие и другие. На этом собрании мой муж,  граф Николай Алексеевич Бобринский, прямой потомок Екатерины II, был выбран Великим Приором ордена.  Почему он? Наверное, потому, что он был большой энтузиаст и, кроме того, самый близкий по происхождению к  дому Романовых. Ну и моложе всех остальных лет на 20. 

Помню, мы только начали работать, когда в 1976, году случился страшный ураган в Гондурасе. Нас тогда было всего 6-7 человек, но муж имел такую же харизму как и мой отец: он имел дар слова, и мог уговорить кого угодно на что угодно. Так вот, за несколько дней Николай Алексеевич умудрился собрать 7 тонн продовольствия и отослать его в Гондурас! Затем случилось  страшное землетрясение  во Фриуле, в Италии, мы и туда отправили большую помощь. Его энергия била ключом. Он просто творил чудеса. Мотался по всему свету, отправляя и встречая самолеты с продовольствием, одеждой и медикаментами. А я вела дела, считала и писала. Так мы и работали.

Я к тому времени уже тоже многое умела, знала, как привлечь людей, как организовать дело. Это стало делом нашей жизни. К нам начали присоединяться люди со всего мира. Из Бирмы, к примеру. Мы многое сделали для Коста-Рики. 

Сейчас орден насчитывает более 500 человек. У нас есть представительства в Англии, в Германии и в России. Сейчас ведем переговоры об открытии филиала на Гаваях. Важно то что у есть только один критерий  для посвящения в рыцари, это готовность  искренне и самоотверженно помогать людям, нуждающимся в этом. Членом нашего ордена можно стать с любым вероисповеданием, совершенно не обязательно быть православным.

После смерти моего мужа в 2006 году, я возглавила работу ордена и веду все его дела, а Великим Приором, стал сначала князь Михаил Андреевич Романов, а после его смерти, орден возглавил граф Воронцов-Дашков.

Церемонии посвящения в рыцари Ордена у нас проходят ежегодно.

В прошлое воскресенье, 18 ноября, вы присутствовали, и видели насколько это торжественно и красиво. Конечно подготовка такого мероприятия хлопотное дело. Нужно скоординировать множество людей и вещей. Но я занимаюсь этим уже много лет и делаю это с огромным удовольствием, хотя, не скрою очень устаю. (смеется)

 

- Я знаю, что род Тимашевых связан с А.С. Пушкиным.  В Нью-Йорке еще в 1935 году было образовано Пушкинское общество, которое теперь  собирает для своего архива эмигрантские истории. Им будет особенно приятно узнать о том что связывает Пушкина с  Тимашевыми.  

- Мой отец С.Н. Тимашев родился в дворянской семье, в Санкт-Петербурге в 1886 году. Его род очень старинный, и берет свое начало от потомков Чингиз Хана, несколько веков назад обосновавшихся, а Астраханской губернии.  Так вот в 30-х годах 19- века у наших астраханских родственников частенько гостил А.С. Пушкин, он с ними был дружен, и говорили что даже был немного влюблен в кого-то из моих двоюродных бабушек (смеется).

 

Вот так мы с Татьяной Николаевной решили поздравить старейшую общественную организацию Америки - Общество имени Пушкина  с 77- лeтием! Удачи всем.

 

P.S.  У нас с Татьяной Николаевной было много встреч, на которых она касалась разнообразных и неожиданных вопросов. Наше интервью в конечном итоге превратилось в большое и увлекательное повествование. Стремясь быть последовательными.  мы старались при каждой встрече обсуждать только одну тему, и на данный момент у нас получилось «Пять бесед», которые вы можете прочитать на сайте www.elegantnewyork.com в разделе Art/Social Life.

 

назад


Tickets, donation,

membership

Our partners

Оur Society is 89 years old!

 Presidents of the Pushkin Society

1. Boris Brasol, founder    (1935 -1963)

2. Gregory Mesniaeff        (1963 -1967)

3. Semen Bogolubov         (1967 -1971)

4. Serge Woyciechowski   (1971 - 1973)

5. N. Baklanova-Bozhak   (1973 - 1995)   6. Catherine Lodyjensky   (1995 - 2009)

7. Victoria Kurchenko    (2009 - present)